В XVII веке на Украине особенно широко распространилось чумачество.

 Предприимчивые, смелые люди из вольных казаков, мещан и зажиточных крестьян везли из славянских степей хлеб и деревянные изделия на юг в Черноморье, а с юга привозили соль и соленую рыбу. Они ездили за солью и до Азовского моря, откуда развозили ее по Кубани и Кавказу, довозили до Курска, Харькова, Белгорода, Полтавы и Киева.

 Рискуя жизнью, тащились чумацкие возы с запряженными в них волами через дикие степи, из центра страны на крайний юг и обратно.

 Было две постоянных чумацких дороги: Черный шлях и Муравский. Свое название Черный шлях получил из-за тех опасностей, которым подвергались проезжие. Он тянулся от Волыни до Умани, оттуда по тайным тропам, по глубоким оврагам и берегам степных речек, доходил до Балты и, наконец, до Днепра. Муравский шлях, он же в древности «Солоный путь», шел из глубины Украины в Крым и к Азовскому морю.

 Пускаться в одиночку по пути, пролегавшему через кочевья аваров и хозар, позже — печенегов и половцев, а еще позже — диких татарских орд, — нечего было и думать. Купцы, прежде чем пускаться в путь, соединялись в артели и ездили не иначе как целыми вооруженными караванами — чумацкими «ватагами».

 В древние времена украинских купцов выезжали встречать и провожали вооруженные княжеские дружины. Позднее их охраняли запорожские казаки. Запорожская Сечь была центром вольного казачества, где каждый занимался или скотоводством или промыслом и торговлей. Запорожцы высылали за солью своих торговцев — чумаков и охраняли чужие чумацкие караваны. За охрану и за перевоз через реку они брали плату, и это составляло один из доходов «войскового скарбу». Запорожцы делали эти сборы даже в земле крымского хана. Ханы этому не противились, потому что были заинтересованы в торговле солью. Из договора короля польского Сигизмунда с крымским ханом известно, что торговцам выговаривалось право свободно брать соль в Кичибееве (Одессе), Перекопе и Кафе (Феодосии), «заплативши мыто (пошлину) по старине».

 Ради этого мыта крымские ханы стремились к большему вывозу соли из Крыма. Они даже заранее извещали запорожцев об «урожае» соли на озерах, считая казаков главными посредниками в торговле с чумаками. Так, например, пристав перекопского промысла писал кошевому атаману: «Сего году уже выстояние свое сделав, соль произошла обильно противу прошедшего году. Как обычно села хорошо. Да притом же воды и травы в Крыму также и на пути везде изобильно, так что очень спокойно ныне для чумаков, а для скота кормов достанет». «Без воды и травы» чумаки не могли трогаться в дальний путь. На отдых они располагались в долинах, где можно было достать воду в «светлой кринице» или озерке среди густого камыша. После отдыха чумаки снова пускались в путь. Их поглощала необозримая безбрежная степь, сонная и молчаливая, и «битым шляхом» под южным палящим солнцем медленно тянулись волы, поднимая пыль. Глухому шелесту полыни чумаки отвечали протяжной песней и скрипом крытых повозок. По солнцу и по могильным курганам они узнавали путь, который вел их к удаче или гибели.

 «В пустоширских степях не имелось не единой стежки, ни следу, как на море, — говорится в летописи, — проезжие познавали свой путь в день по солнцу и кряжам высоким земным и по могилам, ночью же по звездам, ветрам и речкам...»

 На волах чумаки передвигались крайне медленно, но только волы могли везти тяжелый груз и переносить все трудности и лишения дальней дороги.

 Перейдя Днепр, если путь шел на юг, чумак мазал рубашку и всю одежду дегтем, чтобы уберечься «от чумы и от гадины». Затем доставал из воза копье, заряжал ружье и прятал мешок с деньгами. В Ногайской степи уже не было ни сел, ни «зимовников», где можно было остановиться. От Запорожья до Перекопа чумаки никого не встречали, кроме татарских табунов и стад, блуждавших с чабанами по дикой степи.

 Ногайские татары в степи никого не боялись, и напасть на чумаков, перерезать, отнять волов и товар считалось у них молодечеством.

 В окрестностях Днепровских порогов путешествие даже с сотнею человек было небезопасно. Здесь нападали татары, кочевавшие целой ордой.

 Как только возникала угроза нападения, чумаки строили «табор» в виде четырехугольника из распряженных возов. Такой укрепленный лагерь было трудно взять нападающим. Если врагов было не так много, то чумакам удавалось от них отбиться и даже захватить пленных. Миновав степных разбойников-татар, чумаки попадали во владения Крымской орды. Несмотря на мирные договоры с Россией и Польшей, крымцы нередко поднимались на разбой, и их первой жертвой всегда были чумаки.

 Рано, пораненьку, як стало светати,

 Стала орда, — вся черная, с под моря вставати, — пели чумаки в своих песнях.

 Татары нападали неожиданно, и редко кто из чумаков успевал бежать под защиту Перекопской башни. Налетавшая орда, порубив большую часть защитников каравана, забирала оставшихся в полон.

 В Крыму, нагрузив возы солью и соленой рыбой, они отправлялись в обратный путь. У Перекопской башни платили за соль, и опять тянулись чумацкие возы месяцами по безлюдной и безводной степи, по шляхам пыльным и до того длинным, что один их вид внушил загадку: «Лежит гася-простеглася. Як устане, — то небо достане».

 Далеко от родины, в чужой, незнакомой стране на чумаков иногда нападал враг еще более страшный, чем разбойничьи татарские орды; враг опасный и беспощадный, от которого ничто не могло спасти. Это была чума. Погибала чумацкая ватага, и вдоль пустынного шляха вырастали новые могильные холмы.